Беседа с Ксенией Цуриной
(3 курс, искуствоведение) о съемках фильма "Славянский марш"
Беседовала
Наташа Румянцева
Н.Р.: Здравствуйте, Ксения! Большое спасибо Вам, что согласились
на интервью для сайта Студенческого Клуба РХГА. Мы тоже очень любим
кино, и надеемся, что отечественное кино принесет много замечательных,
новых картин.
К.Ц.: Наше русское кино, наконец, в России начинает подниматься
после советской и постсоветской чернухи, которая заполонила и испортила,
изъела умы, кино начало возвращаться. К сожалению, все упирается в финансирование.
Даже знаменитым киностудиям страны приходится трудно. И сейчас существует
много маленьких фирм, продюсеры которых активно вкладываются. Они не
имеют отношения к кино, это частный бизнес, ведь это очень большие вложения.
Н.Р.: Целое состояние.
К.Ц.: Больше! Несколько состояний, это десятки миллионов. То,
что снимается сейчас и пропагандируется нашим телевидением через средства
массовой информации – это сериалы. Почему? Они проще продаются; те,
кто продюсирует, их не всегда интересует насколько качественный фильм.
Его растягивают на много серий. Снимают на цифру, это дешевле, рынок.
Настоящее кино снимать пока сложно.
Н.Р.: Но русское кино замечательное, правда ведь?
К.Ц.: Мне очень нравится то, что сейчас делает Литвинова. Много
режиссеров, которые пробиваются. Много фильмов снимается сейчас. В период
съемок на киностудии «Ленфильм» снималось около 60 фильмов, а то и более.
Н.Р.: Это много. А ваш фильм снят уже?
К.Ц.: Фильм снят, предстоит озвучивание. Я все жду, что меня
позовут в Москву, озвучивать. Что это будет? Я не знаю, из всего фильма
посмотрела один кадр. Нам, актерам запрещается смотреть отснятый материал,
и это правильно, это правило, актер только ощущает свою роль, а как
надо, чтобы это выглядело, решает режиссер, это его кино!
Н.Р.: Расскажите, пожалуйста, как Вы попали в кино?
К.Ц.: Как все случилось…
Н.Р.: До сих пор мы знали Вас как театральную звездочку на нашем
театральном фестивале.
К.Ц.: «Актриса» - так за мной и пошло (улыбается). 9 лет я занималась
бальными танцами. Ушла из спорта, потому что это стало спортом, а не
жизнью на сцене.
Н.Р.: Это были спортивные танцы?
К.Ц.: Да, спортивные бальные танцы. Когда я начинала, это были
просто бальные танцы. С театром моя жизнь пересеклась на три года в
Уфе, когда я была в Молодежном театре. Выросла я в Мурманской области,
в маленьком провинциальном городе Мончегорске.
Н.Р.: Вот это да! Так Вы выросли в Мурманской области, а среднее
образование заканчивали в Уфе?!
К.Ц.: Да, а мой отец сейчас в Псково-Печерском монастыре, старики
в Краснодарском крае. Мою семью раскидало и меня тоже мотает. Сейчас
я в Питере, а дальше, наверно, Москва будет. Начну с того, что я всегда
была связана со сценой: балетная начальная школа, танцы, потом театр.
Но театр почему-то не вжился в меня. Я была в этой среде три года, должна
была поступать на третий курс Института Искусств в Уфе, меня брали в
Русский Драмтеатр, я уже выступала. Один человек тогда сказал мне: «Иди
в актрисы, ты и так страдаешь по жизни, будешь страдать на сцене, хоть
кому-то пользу приносить».
Н.Р.: Но Вы всегда такая улыбчивая…
К.Ц.: Бывает так, уживается, надо гармонизировать что-то внутри
должны быть плюсы и минусы… Я понимала, что в Уфе с моей фамилией далеко
не уедешь, так как там большая национализация, с фамилией еврейской…
Хотя крови-то совершенно нет еврейской, а татарские и башкирские. Я
уехала после 11 класса в Петербург, и здесь начинается учеба, какая-то
рутинная жизнь, работы, подработки. Кем я только не работала здесь за
два года, начиная от администратора в ночном клубе, до актрисы. Библиотекарем
была тоже, танцовщицей, рекламным агентом и т. д. И вот я начала подрабатывать
в ресторанчике на Итальянской улице, искренне к нему прикипела, там
тихо, спокойно, люди приходят. Официантская работа рутинная, но мне
она нравилась, мне нравилось общаться с людьми. Когда человек приходит,
ты видишь его – он перед тобой весь, какой он есть – с каким настроением
приходит, как ведет себя, даже кто как входит, что заказывает – и ты
пытаешься настроиться на этого человека и угодить ему. Это даже не лесть,
а просто хочется поднять настроение человеку, сделать для него приятное.
Когда он накормленный, он добрый, выпьет – душа повеселеет, начнет радоваться
(смеется).
Н.Р.: Тем более на Итальянской, наверно, туда интересные люди
заходят.
К.Ц.: Публика, на самом деле разношерстная, но в основном, это
люди «среднего класса», потому что ресторан дорогой достаточно. И люди
разных профессий, интересно их угадывать. И вот как-то, в один прекрасный
вечер, заходит пара – девушка такая с напористым характером. Это была
Лариса Макусинская, я безмерно благодарна ей, если бы не ее цепкий взгляд
и желание, без ее энтузиазма ничего бы и не было. Молодой человек, сын
Томашевского - Гоша. Присели, а было уже поздно, под закрытие. Заказали
кофе и сигареты, и сразу взяли несколько пачек. «Так, - думаю, - творческие
люди». А я в тот момент была немножко связана с «Ленфильмом», совсем
чуть-чуть, но для меня это было какой-то другой, заоблачной жизнью.
Где-то в этих цехах что-то происходит, куда ты даже в щелочку не можешь
заглянуть, потому что страшно. Я подхожу к этим людям, по своей работе
и понимаю, что люди как бы не простые и люди хотят принять меня на работу
– Лариса начинает спрашивать меня о моем заработке, усаживает меня за
стол. Я говорю, что не могу, я на работе, но она настояла. И начинается
разговор, который я прерываю вопросом: «Не с «Ленфильма ли вы?»», на
что они очень удивились: «Да, как вы узнали?» Я думаю про себя: «Да
у вас на лбу написано». Но я что-то очень корректное сказала. И они
приглашают меня сниматься в массовке, причем меня приманивает заработок
в 50 долларов в сутки, и я этого не стесняюсь, потому что моя заплата
намного меньше. Мне не сказали, что я должна была играть зечку-лесбиянку,
одну из «татушек», так называемых, ну, я же короткостриженная была (улыбается).
Я так посчитала, сравнила и подумала: «А чего я теряю? Пойду-ка я в
актрисы». Я не знала, что мне доведется сыграть главную роль, я шла
на массовку. И вот я прихожу… Такое замечательное было настроение, солнце
светило, давно мне не было так жизненно хорошо. И вот куча людей, «Ленфильм»…
Я здесь! Как все хорошо! Люди, какие-то фотопробы, фотосессии, много
красивых девушек, они и так перед камерой и так… У меня все это пройдено.
Н.Р.: Вы участвовали в фотосессиях?
К.Ц.: Я фотомодель. Это было почти три года, здесь, в Петербурге.
По этой стезе я и была на «Ленфильме» раньше. Так вот меня проводят,
я захожу, тусуюсь среди всех этих девушек, говорю: «Нет, я лучше последняя
подойду к камере». Выходит лучезарная, очень симпатичная девушка и спрашивает
меня, как танцуется канкан. Просто невероятная ситуация, я ей тут же
объясняется, как танцуется канкан, она меня спрашивает, как бить чечетку,
но ей я обучилась уже в процессе съемок. Тут подбегает Лариса, хватает
меня за руку и говорит, я сейчас познакомлю тебя с очень интересными
людьми. А у меня душа на распашку, я шла туда уже готовая, на самом-то
деле (смеется). Видимо, я ждала эту ситуацию, все у меня крутилось вокруг
кино: институт, Дом Кино, работа за углом, все-все там - я постоянно
в Доме Кино была, так и так бы встретились. И меня заводят в группу,
где над письменном столом стоит косматый какой-то ужасного вида, похожий
на Усаму бен Ладена, черный-черный мужик, крепенький такой. Поднимает
на меня глаза и у него «щелкает» так же как и у Ларисы – ощущение у
меня было абсолютно четкое – «включателя-выключателя». Он спрашивает:
«Лариса, это кто?» Она: «Ой, это девочка в массовку, познакомься, это
Ксюша». Я улыбаюсь, что мне оставалось делать еще? – стоять и улыбаться,
другого варианта нету. Я улыбаюсь, смотрю восторженными глазами на все
на это, ничего не понимаю, что вокруг меня происходит. Он откладывает
бумаги и говорит: «Так, идем со мной». Мы идем за ним, подходим к машине,
где стоит еще хуже, еще более косматый и страшный дядька. Они родственники,
в том-то и беда. Он говорит: «Познакомься, это Макусинский». Я понимаю,
что это режиссеры – Коновальчук и Макусинский, но мне ничего не говорит
ни одна, ни другая фамилия. Меня представляют: «Это Ксюша». И Михаил
Иванович предлагает: «А поехали с нами на объект, хочешь? Но это в Кронштадте».
Тогда он, наверное, и решил за меня, что надо пробовать. Я был в шоке,
конечно, смотрю на Ларису – единственного человека, за которого можно
зацепиться, кто меня сюда привел. Она кивает: «Езжай, езжай не пожалеешь!».
Я понимаю, что надо ехать, сажусь в машину. А Макусинский, это просто
человек невероятного характера, жуткого темперамента, ну и водит он
соответственно, со 120 до 60, а у меня нарушен вестибулярный аппарат,
можете представить, какая я туда приехала, в Кронштадт.
Мы снимали, вся съемка проходила на объекте «Форд номер один», он
в плачевном состоянии, его, конечно, подкрасили… Там постоянно жила
группа художников - декораторов, все лето. Нельзя сказать, что меня
сильно впечатлил объект, я ничего не поняла. По дороге мне пытались
что-то рассказать про этот фильм, информация проходила мимо ушей,
обуял меня восторг, у меня был восхищенный вид.
Дальше время спаялось в один невероятный комок, который промчался
просто и задавил меня, промчался дальше со своей скоростью, заданной
кем-то.
Н.Р.: Вам дали сценарий?
К.Ц.: Да, мне дали сценарий тут же: «Почитай». Прочитав режиссерский
сценарий, я не поняла ничего, ни концепции, ни даже кто я. День за днем
мне говорили: «Тебе дадим маленькую периодическую роль, ты не переживай.
Вот здесь немного скажешь, денежку получишь». Но, несмотря на это, человек
вцепился в меня и стал вытаскивать из меня все мое прошлое и настоящее.
Мы с ним, режиссером, сидели часами на «Ленфильме», вечерами. Он много
курил, я никогда не видела, как он ел, он говорил: «Самураи не едят».
Он пил только зеленый чай и курил сигареты. И начался этот жуткий процесс.
Через энное количество времени, через несколько дней у меня должен быть
дебют. Меня предупреждают об этом заранее, и мы с помощником художника
по костюмам придумываем костюм, с гримерами парик и так далее. Художник
по костюмам – это Томашевская Татьяна Генриховна, замечательный человек,
великолепный художник, мудрейшая женщина с невероятным чувством оптимизма,
совершенно убежденная в том, что за нее эту должность принял на себя
наш единственный катализатор- Михаил Иванович, отчасти, правда, он ведь
ходячая идея, а мы только исполнители. И вот в день съемок я на нервах,
двое суток не спавши. Это был второй раз, когда я не спала. Первую ночь
я вообще не спала, потому что у меня была эйфория, я находилась в эйфории
на самом деле, я дышать не могла, казалось, от этого. Но, несмотря на
это я вела себя очень тихо, я сидела в уголочке и вся группа, все эти
незнакомые люди походили ко мне и спрашивали: «Ты кто? – Ксюша. – А
кого играть будешь? – Ксюшу», на что люди уходили в шоке, хватали Михаила
Ивановича, и говорили ему: «Ну-ка, пойдем, поговорим». Всем, вероятно,
было объявлено, что я временный эксперимент, который так и не кончился
до конца фильма. И я не понимала всю эту систему.
До выезда на съемки оставалось часа четыре и мне Лариса говорит (мы
с ней сдружились – одинакового возраста и темперамента): «Пойдем,
погуляем». Мы пошли куда-то в кафе, погуляли по «Горьковской». Возвращаемся
обратно, встречаем Макусинского. Причем, я дня три терроризировала
всех: «Где же мой костюм?» меня все уверяли: «Не волнуйся, это не
твое дело, все будет». Ну и ладно. И сейчас спрашиваю: «Где же мой
костюм? – Да вот съездили уже, художники все купили. Иди, одевай костюм,
выезжаем». Я лечу туда, в полной уверенности, что все есть. Было двадцать
пять минут до выезда. Я подхожу к помощнику по костюмам Ирочке, и
спрашиваю: «А где мое?» Она смотрит на меня и начинает очень громко
ругаться. Не буду повторять всего, что она говорила. Она сказала одну
гениальную фразу, которая повергла в еще больший шок: «Костюм на главную
героиню давно был утвержден, какого …» Я сижу: «Как… что вы сказали?»
Она поняла, что что-то не то ляпнула. И я поняла тогда, что на меня
повешено. Мы бежим тут же по всем бутикам по Петроградке, за двадцать
пять минут до выезда. Ищем платье в срочном порядке. Нам звонит Татьяна
Генриховна и говорит: «Вы чего? Дуйте обратно, костюм есть». На меня
надевают платье, которое было на девушке, игравшей главную героиню.
Это она просила меня показать, как танцевать канкан. Она была на эту
роль. На меня надевают это платье, застегивают молнию, и я почти теряю
сознание, с последними словами «Расстегните это!», зеленая плюхаюсь
на стул. У нее грудная клетка поуже моей, вот и все. Потом перешивали
уже на площадке это платье, которое мне совсем не шло. Я сажусь в
машину, и мне только тогда дают текст. «Знакомься, ты сегодня играешь
романтическую сцену, первое признание в любви, вот твой партнер –
по сценарию товарищ Гущин». Я смотрю на мальчика – такой симпатичный
мальчик, от своей внутренней сконфуженности, мальчик начинает меня
давить какими-то пошлостями невероятными. Он оказался очень хороший
человек, но он замкнут в себе, и пытался, в общении со мной, так как
я новенькая, не знакомая, это преодолеть. Он степист, танцует чечетку,
и тоже совершенно случайно подошел по типажу. Первые съемки были в
пять часов утра, я есть ничего не могла, пью только кофе невероятными
дозами. Пирс. Маяк. Корабли. Восход. Пока какие-то сцены снимаются
Михаил Иванович хватает нас с Васей, ведет на пирс и говорит: «Давайте,
генеральная репетиция». И когда он хлопает в ладоши, я забываю все
слова. Он, конечно, делает мне довольно «резкое» замечание, но такая
у них работа. Я взяла чашку кофе, пластиковый стаканчик и за пять
минут вылила его себе на платье, естественно. Но, слава Богу, мы с
этим справились. Поставили нас на какой-то постаментик, у самого края,
сделаешь шаг и будешь долго потом сохнуть. Сняли. Не знаю, с какого
дубля, меня трясло неимоверно. Я стала смотреть «play back», Михаил
Иванович протянул мне руку, пожал ее молча, на этом закончился мой
дебют. Еще было приятно, когда камера «стоп», и многие начали хлопать,
обнимать, поздравлять, целовать.
Н.Р.: Сколько, в итоге, Вы провели времени на съемочной площадке?
К.Ц.: Два месяца шли съемки.
Н.Р.: Расскажите о своей героине.
К.Ц.: Моя героиня… она героиня. На самом деле, героиня, на которую
должны равняться – капитанская дочка. Что она из себя представляет?
Не могу собрать определенный образ. Она разная. Она настолько разная.
Н.Р.: Почему у Вас сложилось впечатление, что она разная?
К.Ц.: Она – чистое и невинное существо. Она вся окутана ореолом
святости и любви… тем, кому сейчас 19 лет, в большинстве своем, к сожалению,
это не доступно, культура меняется, да и я не такая, это идеальный образ.
